Дінка - Сторінка 29

Взамен ее внимание девочки приковывали другие книги, с интересными названиями.

Но кто знает, какие это книги? Например, "Гуттаперчевый мальчик"?..

Динка долго держала в руках эту книжку, ощущая тянущее беспокойство за судьбу гуттаперчевого мальчика, потом, отложив ее в сторону, снова занялась поисками "Пещеры Лихтвейса". Но в это время в комнату вошла Мышка.

– Что это ты роешься тут? – с испугом спросила она. – Разве можно класть книги на пол? И руки у тебя, верно, грязные.

Динка показала руки. Мышка придирчиво и обиженно ткнула пальцем в темное пятно на ее ладони:

– А вот, вот!..

– Это ничего! Это сухая грязь... Не толкайся... Это же просто пыль, пыль! – защищаясь, кричала Динка. – Отстань от меня, какая... Гогша!

Динка не могла простить сестре ее дружбу с Гогой и, сердясь на нее, называла ее Гогшей.

Но когда дело касалось книг, Мышка становилась яростной.

– Ну и пускай я буду Гогша! А ты уходи! Не трогай! Разбросала все! Зачем сама полезла? Лучше мне сказала бы! – чуть не плача, кричала она.

– Ну, дай сама! – не желая с ней ссориться, согласилась Динка. – Мне нужно "Пещеру Лихтвейса", – с трудом выговорила она.

Мышка сразу насторожилась.

– Я не знаю такой книги, – с удивлением сказала она.

– Ну, тогда, может, она на чердаке есть, в папиных книгах? – спросила Динка.

– Нет... Я там все знаю. Там уже я только одного Фореля не читала да еще всякие инженерные книги, а то все... – в недоумении протянула Мышка и, сморщив лоб, переспросила: – Как называется? Какая пещера?

– "Пещера Лихтвейса", выпуск пять копеек, – пояснила по складам Динка.

– Выпуск пять копеек? Ой, подожди... Я один раз купила такую книжку. Это, может быть, Нат Пинкертон? – озабоченно спросила Мышка.

– Нет, я же тебе говорю: "Пещера Лихтвейса". Но если у тебя ее нет, так давай хоть Нат Пинкертона! – соглашается Динка и, чтоб вызвать сочувствие сестры, добавляет: – Это для одной сироты!

– Да у меня давно уже нет этой книжки, я ее сейчас же выбросила. Мама сказала, что такую гадость противно взять в руки!

– Да, мне тоже не очень понравилось. Там все какое-то ненастоящее... Но этот мальчик хочет все-таки почитать!

– Не надо! Я лучше дам ему другую книжку, настоящую. Я поищу что-нибудь хорошее, – пообещала Мышка.

Глава 29

Общая любимица

– Принимайте гостью-то! Два часа ребенок в калитку колотит, а они как глухие! – крикнула из сада Лина.

– Ой, Марьяшка! А я почитать хотела! – выбегая на террасу, с сожалением говорит Мышка.

– И у меня всякие дела... Мне тоже некогда! – перегоняя ее, кричит Динка. – Марьяшечка, не стучи, мы идем!

Но Марьяшка изо всех сил колотит своей ложкой в калитку.

– Кисей будет? – привычно осведомляется она. Круглая мордочка ее с красной пуговкой посередине, голубые веселые глазки и толстенькие, словно надутые, щечки вызывают в девочках неудержимую нежность.

– Марьяшенька, поцелуй меня!

– И меня, Марьяшенька, и меня!

Марьяшка громко чмокает то одну, то другую и, размахивая своей ложкой, важно шествует к дому.

– Марьяшка, вон Лина! Крикни: "Лина, Лина! Дай Марьяшке молочка, булочки..." – нашептывает ей Динка.

– Ина! Ина! Мальяске мойока, були!.. – кричит Марьяшка.

– Сахарку! – подсказывает ей Динка.

– Сахайку! – кричит Марьяшка.

– Слышу, слышу! Иди уж, топай! С собой, что ли, ложка-то? Ох ты ж, гостья моя неописуемая! – растроганно откликается с террасы Лина, наливая в чашку молока.

Девочки начинают спорить.

– Иди, я сама ее покормлю, – говорит Мышка.

– Ишь какая, сама иди! Ты же читать хотела! Я покормлю, а ты уложи, – прижимая к себе девочку, говорит Динка.

– Хитрая ты! Самое удовольствие кормить... – протестует Мышка.

– Ну, давай вместе. Неси одеяло на гамак! – командует Динка.

– Так она, может, поиграет еще.

Марьяшка шествует посредине и, поворачивая то к одной, то к другой свое веселое личико, что-то рассказывает непонятное и очень нужное, подкрепляя свои сообщения неожиданным звонким смехом.

– Ты будешь кормить, а я буду поить молочком, – примиряюще говорит Мышка.

Но Лина захватывает девочку своими большими теплыми руками, усаживает ее к себе на колени, обтирает мокрым полотенцем Марьяшкину ложку и, зачерпнув каши, шумно дует на нее. Марьяшка, широко открыв свой рот с мелкими белыми зубками и закинув головенку на грудь Лины, терпеливо ждет.

Девочки стоят по обеим сторонам и, налегая на стол, довольно улыбаются.

После завтрака начинается веселая игра.

– Ку-ку! – кричит Марьяшка, прячась за дверью.

– Ку-ку! – откликается из-под стола Мышка.

– Где они? Где они? – нарочно не замечая их, мечется по террасе Динка. – Где моя Марьяшка?

Мышка быстро перебегает к Марьяшке и что-то шепчет ей на ухо.

– Нас нету! – пищит из-за двери тоненький голосок.

– Зайчики, зайчики! Где моя Марьяшка? – закрывая лицо руками, спрашивает Динка.

"Зайчики", взявшись под ручку, прыгают ей навстречу. Но в этот момент входит Катя. На бледном, хмуром лице ее появляется рассеянная улыбка.

– Не спит? – спрашивает она, указывая на Марьяшку, и, неотступно думая о чем-то своем, машинально добавляет: – Уложите ее в гамаке!

Девочки переплетают руки стульчиком и несут Марьяшку в сад. Уложив девочку в гамак, они тихо покачивают ее, напевая колыбельную:

Спи, младенец мой прекрасный,

Баюшки-баю...

Глаза Марьяшки медленно закрываются, на красные щеки ложится темный ободок пушистых ресниц.

– Тсс!.. – шепчет Динка, подняв палец. И обе девочки на цыпочках удаляются.

Глава 30

Хорошее должно быть лучшим

За обедом Марина несколько раз взглядывает на сестру:

– Почему ты такая бледная, Катя? У тебя не болит голова?

– У меня никогда ничего не болит, – улыбается Катя, но улыбка ее какая-то неживая, деланая.

– Катя весь день сегодня бледная, – замечает Алина.

– Катюшенька, почему ты такая? – в сотый раз спрашивает Мышка.

– Может, ты гладила и угорела? – пытается угадать старшая сестра.

– Да нет. Вот надо вам всем обращать внимание! Я просто не высыпалась последнее время.

– Вот это скорей всего, – подтверждает Марина и вдруг звонко, заразительно хохочет. – Я, знаешь, недавно заснула на службе. Хорошо, что наш курьер вошел и сильно хлопнул дверью. Я сразу проснулась и говорю: "Спасибо". А он: "Чего-с?" Ха-ха-ха!

Дети тоже начинают смеяться.

– Чего-с? Чего-с? – повторяет Динка, хохоча и балуясь.

– И главное, что я всегда раньше просила этого курьера, – вытирая выступившие от смеха слезы, говорит Марина, – чтобы он не хлопал так сильно дверью, а тут... вдруг: спасибо! Конечно, он ничего не понял и – чего-с? – под общий смех объясняет она.

Когда кто-нибудь хорошо рассказывает и все смеются, Динка приходит в неистовое возбуждение. Ей тоже хочется что-нибудь рассказать, или выкинуть какой-нибудь неожиданный фокус, или, на худой конец, хоть высунуть свой нетерпеливый язык и подразнить Мышку: "Мэ-мэ-мэ..."

Но сейчас ей обязательно хочется что-нибудь рассказать.

– А я... а я... – кричит она, вскакивая на стул. – А я один раз шла, шла по улице да как засну! Да как налечу на какую-то старушку, да как поддам ей головой в живот! Она только: ой-ой! И мы с ней в разные стороны так и раскатились! Ха-ха! Вот как смешно было! Вот так заснула я!

Но никто не смеется, а мама даже озабоченно спрашивает Катю:

– Когда это было? Какая старушка?

– Да никогда этого не было! Врет! И старушка тут ради красного словца. Что ты, не знаешь ее, что ли? – машет рукой Катя.

– Это она для смеха... – хихикает Мышка.

– Ну, надо прямо сказать, что тут смеха очень мало, – пожимает плечами мать.

– Уж какой тут смех! – фыркает Катя.

И все громко смеются. У Динки растерянно бегают глаза, щеки густо краснеют, она чувствует себя посрамленной и, стараясь скрыть это, смеется вместе со всеми.

– Ну, довольно, – говорит мать.

Но Мышка заглядывает Динке в лицо и хлопает в ладоши.

– А! Покраснела, покраснела! – кричит она.

– А тебе, Мышка, оказывается, недостаточно, что человек попал в неловкое положение, тебе надо еще подразнить его, да? – улыбаясь, говорит мать, но ой-ой-ой как боятся дети этой улыбки! – Ты радуешься, злорадствуешь, Мышка? Ты совсем как тот голубь в басне Крылова, помнишь?

Чижа захлопнула злодейка западня:

Бедняга в ней и рвался, и метался,

А голубь молодой над ним же издевался.

Мышка сильно теряется, белые волосы ее прилипают ко лбу, лицо делается маленьким и несчастным.

– Мама, мамочка, не говори так! – испуганно бормочет она и, закрыв лицо руками, выбегает из-за стола.

– Ну к чему это, Марина! – обрушивается на сестру Катя. – Что это за издевательство, на самом деле! Кому надо, тому не попадает! Ты просто пользуешься беззащитностью Мышки, знаешь, что она хорошая, добрая девочка, и придираешься к ней, как ни к кому!

– Так вот, если она добрая и такая хорошая, то ей уж совсем не к лицу дразнить сестру, когда она видит, что та и так готова провалиться сквозь землю.

– "Провалиться сквозь землю"! – с возмущением кричит Катя. – Никуда она не провалится, у нее хватит еще дури для трех таких старушек!

– Надо чувствовать состояние другого человека, а если у Мышки этой чуткости нет!.. – повышает голос мать.

– Не спорьте, не спорьте! – просит Алина. – Мышка плачет, мама!

– Она и должна плакать, потому что ей стыдно, – упрямо отвечает мать.

Катя в сердцах встает из-за стола:

– Ну, Марина, этого я тебе никогда не прощу! Ты мать и такое выделываешь!

– Так, может, я "такое выделываю", как ты выражаешься, именно потому, что я мать? – с невеселой усмешкой отвечает ей сестра.

Катя уходит. Динка исподлобья оглядывает опустевший стол. Алина сидит потупившись, мама нервно стряхивает со стола крошки, Мышки нет. Мышка где-то тихонько плачет, она совсем не может выносить, когда мама на нее сердится.

Динка чувствует себя виновницей всего, что произошло.

"Чтоб он пропал, мой несчастный язык, – думает она, – чтоб он распух так, чтобы не повернулся больше во рту! Вот намажу его медом и выставлю пчелам – небось тогда уж не забормочет что попало!.. Лучше уж правда было рассказать про трех старушек. Пусть бы они сами между собой столкнулись. Одна немая, другая глухая, а третья слепая".

Алина неодобрительно смотрит на младшую сестру.

– Всегда ты подымаешь целую бучу... – тихо говорит она Динке.

– Довольно, Алина! – останавливает ее мать и встает из-за стола.

Она идет к Мышке и приводит ее, уже успокоенную.