Дінка - Сторінка 50

- Валентина Осєєва -

Перейти на сторінку:

Arial

-A A A+

Что это – одна или две? Молчи уж... А главное, держи язык за зубами – вот все, что от тебя требуется, раз уж свела нас судьба!

– Об этом не беспокойтесь, – сказал Ленька. Степан лег и, закинув ноги на спинку кровати, сказал:

– Сегодня я сам себе забастовку объявил! Дай-ка мне со стола вон ту книгу.

Ленька дал ему книгу и, подперев рукой щеку, задумался о таких людях, как Степан и дядя Коля. Легко с ними и хорошо. Может, потому, что они просто хорошие люди, а может, потому, что, не жалея себя, борются за простой народ.

– А что, дядя Степан... – начал он.

– Что, тетя Леонид? – прервал его Степан, глядя смеющимися глазами из-под раскрытой книги. Но Ленька не засмеялся.

– А что, Степан, – поправился он, – между вами, политическими, тоже есть предатели?

Степан положил книгу и сел:

– Между нами, политическими, их нет, но к нам затесываются иногда предатели. На моем веку был один такой случай...

– Был? Предатель? И все тайны ваши узнал? – с замирающим сердцем спросил Ленька.

– Все не все... но одно очень важное дело он нам провалил... Донес в полицию, и многих товарищей тогда арестовали... в том числе и твоего дядю Колю, – хмуро сказал Степан.

– Мой дядя Коля? Он большевик назывался... Но его еще тогда взяли, три года назад, вот за эти самые бумажки. Полиция обыск делала... Я все помню, – сказал Ленька.

– Да нет! Тогда он недолго сидел... А это дело весной было. Многих посадили. Меркурий всех знал в лицо... – задумчиво сказал Степан.

– Меркурий? – не понял Ленька.

– Ну, имя такое у этого предателя... Да что ты все спрашиваешь! Проговоришься где-нибудь... Сказал тебе, что мог, и хватит с тебя!

– Степан! – трогая его за плечо и присаживаясь на кровать, сказал Ленька. – Ведь я любил того дядю Колю!.. Я одного человека только так любил...

– Ну? – вопросительно поднял брови Степан.

– Так вы скажите, где он сидит? Я, может, схожу к нему! Выпрошусь как-нибудь!

– Нет, не сходишь и не выпросишься, а если не желаешь ему зла, то забудь о нем. Понял? У дяди Коли есть товарищи, они о нем заботятся. А ты забудь! – сурово повторил Степан.

– Не забуду. Пойти не пойду, а не забуду, – горько и упрямо повторил Ленька.

– Если я что-нибудь о нем узнаю, то скажу тебе, – смягчился Степан.

Ленька кивнул головой и вытер глаза.

– А того предателя споймали? – тихо спросил он, помолчав.

– Нет. Скрылся, – коротко ответил Степан, утыкаясь носом в книгу.

Глаза Леньки потемнели, и губы крепко сжались.

– Значит, – сказал он, вставая и в упор глядя на Степана, – сначала проглядели, а потом упустили... Чтоб еще кого посажал...

Степан снова отложил книгу и потянул Леньку за рукав.

– А по-твоему, что надо было с ним сделать? – с интересом спросил он.

– Убить! – коротко и решительно сказал Ленька.

Степан расхохотался и, засунув руки в карманы, быстро заходил по комнате.

– Не так все просто, – пробормотал он, – не так все просто!

Потом подошел к столу, отпил глоток холодного чаю и вдруг рассердился на себя и на Леньку за весь этот разговор:

– Что ты душу из меня вытаскиваешь? Не хочу я больше об этой сволочи говорить! А ты, понимаешь ли ты, все время лезешь не в свое дело! То с бубликами, понимаешь ли ты, то с этим предателем... – Степан совсем запутался и, увидев испуганное лицо Леньки, засмеялся: – Тебя бы в организаторы надо!

Ленька тоже засмеялся, и мир был восстановлен.

Поболтав о разных пустяках, мальчик собрался уходить.

– Подожди, – сказал Степан и, порывшись на вешалке, нашел среди старой одежи свой пиджак. – На-ка, примерь! Будешь носить в холодную погоду.

Ленька примерил. Пиджак был широк и длинен.

– Это ничего, – сказал Степан, – а вот рукава придется подрезать. Клади их на стол! Сейчас я наточу нож.

Он поточил о печку нож и, смерив оба рукава, решительно обкромсал их.

– Теперь надевай! Да вот тебе еще на дорогу! – доставая из кармана новенький полтинник, сказал Степан.

Ленька попятился.

– Пинжак возьму, а денег не возьму, – запротестовал он.

Степан нахмурился.

– Хочешь дружить, так бери запросто, без всяких антимоний, – серьезно сказал он.

Ленька испугался и взял... Новенький, блестящий полтинник показался ему неслыханным богатством, и, прощаясь со Степаном, он с чувством сказал:

– Со всех сторон хороший вы человек, как мой дядя Коля!

На пароходе Ленька ехал с билетом и на утес явился как именинник. В одном кармане дареного пиджака у него лежало большое яблоко для Динки, в другом – полфунта сахару и осьмушка чаю.

После чаепития со Степаном Ленька решил, что чай – это самый питательный и благородный напиток на земле. Кроме того, он чувствовал себя взрослым и жаждал во всем подражать своему новому другу.

Вынув из корзины посуду и завернув в тряпочку Федькину долю от проданной рыбы, Ленька отложил ее в сторону. Потом посчитал оставшиеся от покупок медяки и, вынув на ладонь полтинник, со счастливой улыбкой подумал: "Это на лодку! Прикопим с Федькой еще четыре с полтиной и купим лодку! Вот Макака обрадуется!" Он посмотрел на заходящее солнце и с грустью подумал, что сегодня поздно бежать к Динке, так как пароход "Гоголь" уже пришел и мать девочки дома.

"Завтра пораньше пойду..." – успокоил себя Ленька и, еще раз полюбовавшись своим полтинником, спрятал его в карман. Потом снял пиджак и, бережно сложив его, оглянулся, ища достойного места для такой богатой обновы.

– Лень... Лень... Лень... – жалобно и протяжно донеслось вдруг откуда-то издали.

Мальчик вздрогнул, прислушался.

– Лень... Лень... – плакал знакомый голос.

– Макака!

Ленька бросил пиджак и, вихрем перелетев на обрыв, беспомощно заметался во все стороны:

– Макака! Макака!

Глава 23

Нашлась!

– Лень... Лень... – слышится уже где-то ближе, вперемежку с рыданием, и в темной зелени белеет Динкино платье.

Ленька мчится навстречу девочке и, задохнувшись от бега, хватает ее за плечо.

– Кто тебя? – грозно кричит он, и светлые волосы его подымаются ершом, а лицо заливает краска гнева. – Кто тебя? Кто? – безжалостно встряхивая плачущую девочку, повторяет он, нетерпеливо требуя имя обидчика.

– Шар-ма-анщик, – опускаясь на землю, всхлипывает Динка.

– Шарманщик?! – не понимая, переспрашивает Ленька.

Динка кивает головой:

– Я целый день пела... Мы все ходили, ходили... У меня уже... весь голос... вышел... Нам денежки давали... в шапку... много... Я хотела тебе... а он... не дал! – безутешно плача, рассказывает она.

– Денег не дал? Ну, погоди, старая чума! Я с него душу вытрясу! – грозит кулаком Ленька.

– Не-ет, – тоскливо тянет Динка, – с него нельзя... душу... он старый...

– Так что ж, что он старый? По мне, хоть столетка! – гневно вскидывает головой Ленька.

– Старых... нельзя... обижать... – безнадежно плачет Динка.

– А что же, цацкаться с ними? – кричит Ленька.

– Цацкаться... – тянет Динка.

– Ну нет! – сжимая зубы, говорит Ленька. – Я с него спрошу... Не денег спрошу, а вот за этот рев твой... Пойдем сейчас! Вставай! Я ему, гадюке, не спущу! – снова закипает гневом Ленька. – Вставай, говорю!

– Я не могу... у меня ножки болят. Я ничего не ела... с утра... – еще горше плачет Динка.

– С утра ушла? И до сих пор шаталась? Ума у тебя нет! – пугается Ленька и, присев на корточки, гладит девочку по голове. – Ну ладно! Молчи! Я тебе яблоко дам, хлебца! Чаю скипячу! Дойдешь до утеса-то?

– Дойду...

– Ну, держись за меня! А то давай на закорках понесу! – предлагает Ленька.

– На каких закорках?

– Ну, на спине, что ли... Понесть?

– Не-ет... я сама пойду! – ухватившись за его руку, подымается Динка.

Ленька бережно ведет ее по тропинке, раздвигая кусты и бешено ругаясь:

– Я ему покажу, старой чуме! Он у меня раньше время в могилу вскочит!

Динка вспоминает дрожащие пальцы старика, перебирающие сухие корки:

– Не надо, Лень... Он и так... чуть... не умер...

– Чуть не умер? А денежки взял! И до слез тебя довел!.. Хитер старик! Это надо только подумать – по всем дачам девчонку протаскал!

– Я сама... таскалась... и он тоже... таскался... с шарманкой... – уточняет Динка.

Они подходят к доске, перекинутой с обрыва на утес, и Ленька пугается:

– Не перейдешь ты! Сиди лучше здесь. Я тебе яблоко сейчас принесу!

– И хлеба... – просит Динка, покорно усаживаясь на обрыве.

– Все, все принесу! Только сиди тут! Не ходи, слышь? Я сейчас! – кричит Ленька, перебегая по доске на утес и скрываясь за камнем.

Динка, согнувшись и прерывисто вздыхая, смотрит ему вслед... Ленька появляется с корзиной в руке. Из корзины свисают рукава дареного пиджака и торчат ободки грязных тарелок.

– Вот, все тебе принес! На яблоко! И хлеб вот ешь... Сахар еще! Ну, ешь, а я тебе новости свои расскажу!

Динка жадно грызет яблоко, прикусывая сахар и заедая хлебом. Распухшие от слез глаза ее начинают блестеть, и только изредка, прерывисто вздыхая, она вспоминает свою обиду.

А Ленька рассказывает ей про свои заработки, про Федькину рыбу, про похлебку и чаепитие у Степана и, заканчивая свой рассказ, просит:

– А теперь закрой глаза... Сейчас увидишь, какой подарок на мне!

Динка, прожевывая хлеб, закрывает глаза, и Ленька быстро облачается в дареный пиджак.

– Теперь гляди! – гордо говорит он, представая перед удивленной Динкой в своей необъятной одежде. – Спереди гляди и сзади гляди, – поворачиваясь, говорит он. – А теперь вот! Изнутри карман, и с боков по карману! Видала?

– Видала. А это Степан сам тебе сшил? – спрашивает Динка.

– Да нет! Это с него пиджак. Он свой мне подарил, понимаешь?

Динка кивает головой.

– Я еще с самого роду не видала таких пинжаков! – говорит она, удивляясь ширине и длине Ленькиной обновы.

– Ну вот! – радуется Ленька и, опускаясь рядом на корточки, таинственно шепчет: – А еще что покажу, так ахнешь! – Он разжимает кулак и показывает Динке новенький блестящий полтинник.

– Это рубль, Лень? – спрашивает Динка и несмело дотрагивается пальцем до блестящего кружочка.

– Не рубль, а полтинник! Серебряный! На! Поиграй! А хочешь – и совсем возьми! – великодушно предлагает он, жертвуя мечтой о лодке.

– Нет, – ежится Динка, и на глаза ее снова набегают слезы. – Я больше не люблю денег, Лень. Из-за денег плачут, – тихо вздыхает она и, подперев рукой щеку, с горькой обидой рассказывает Леньке весь свой трудный, тяжелый день.

– Мне много давали, а он все взял себе, – жалуется она.

– Ясно – себе.