Справжні сповіді Адріана Моула - Сторінка 11

Она выглядела умной и хорошенькой.

– Привет, миссис Твайселтон Пятая, – поздоровался я.

– А, так ты знаешь, – произнесла Пандора.

– Я могу пожить здесь? – спросил я.

– Живи, – позволила она.

Вот так все и получилось. Теперь я веду семейную жизнь втроем. Если повезет, то скоро мы останемся вдвоем. Навсегда.

Суббота, 18 июня

Утром позвонил домой. Один из инженерных постояльцев взял трубку:

– Алло, Мартин Маффет слушает.

– Мартин Маффет (19)! – обрадовался я.

– Верно. А шуточки про пауков и кочки лучше оставьте при себе.

– Я хотел бы поговорить с моей матерью, миссис Моул, – холодно произнес я.

– Полин! – заорал Маффет, трубка с грохотом упала на столик.

Я услыхал, как мать сначала щелкнула зажигалкой, а уж потом спросила:

– Адриан, где ты?

– В Оксфорде.

– В университете?

– Я не учусьв университете, в этой чести мне было отказано. Если бы у меня был полный комплект детской энциклопедии, то, возможно...

– Только не начинай все сначала. Я не виновата в том, что ты провалился на экзаменах...

– Я остановился у Пандоры и ее мужа.

– Мужа?! – Я живо представил лицо моей матери, сейчас она наверняка походила на оголодавшего пса, которому бросили кусок говяжьего филе. – Кто? Когда? Зачем? – посыпались вопросы. Если издатели журнала "Кто есть кто" вдруг заинтересуются моей матерью – что, впрочем, маловероятно – и захотят узнать, есть ли у нее хобби, то она просто обязана ответить: "Мое хобби – сплетни"; иной ответ был бы позорным лицемерием. – Родители Пандоры знают, что она замужем? – ошалело расспрашивала она.

– Нет, – ответил я, а про себя добавил: "Но они недолго останутся в неведении, правда, мама?"

Днем мы с Пандорой отправились по магазинам. Джулиан Твайселтон Пятый завалился в постель с подшивкой "Медвежонка Руперта". Когда мы уходили, он крикнул вслед:

– Не забудьте медку, мои дорогие!

Едва оказавшись на улице, я заявил Пандоре, что она должна немедленно начать бракоразводный процесс.

– Прямо сейчас, сию минуту. – И предложил проводить ее в юридическую контору.

– По субботам они не работают, – возразила Пандора. – Играют в гольф.

– Тогда в понедельник утром.

– У меня семинар, – вяло отвечала она.

– В понедельник днем, – настаивал я.

– Пью чай с друзьями.

– А как насчет утра во вторник?

Так мы перебрали все дни недели и принялись за следующую. Похоже, жизнь Пандоры была расписана по минутам. В конце концов я взорвался:

– Послушай, Пандора, ты ведь хочешьвыйти за меня, правда?

Пандора пощупала кабачок (мы находились в овощном магазине), вздохнула и ответила:

– Если честно, то нет, дорогой. Я не собираюсь снова выходить замуж по крайней мередо тридцати шести лет.

– Тридцати шести! – завопил я. – Но к тому времени я могу ожиреть, или облысеть, или потерять все зубы.

Пандора посмотрела на меня:

– Но ты и сейчасне сказать чтобы Адонис.

Я рванул прочь из магазина, в спешке опрокинув горку апельсинов. В начавшейся суматохе (несколько старушек в таком ужасе шарахнулись от раскатившихся по полу апельсинов, словно это были боевые гранаты, а не безобидные фрукты) я не заметил, как Пандора исчезла.

Бросился за ней – и вдруг почувствовал тяжкую длань на своем плече, а затем услыхал рык зеленщика:

– Сматываешься, не заплатив, а? Вы, студентики, мне до смерти надоели. Вечно что-нибудь стащите, но на этот раз я спуску не дам. Сегодняшний вечерок ты проведешь в кутузке, парень.

И тут я с ужасом осознал, что держу в каждой руке по апельсину.

Воскресенье, 19 июня

Мне предъявили обвинение в магазинной краже. Жизнь моя кончена. Теперь у меня есть судимость. И меня уже никогда не примут на государственную службу.

Пандора меня утешает. Она чувствует себя дико виноватой, потому что онаубежала из магазина, забыв заплатить за фунт кабачков, салат, баночку горчицы и пучок зелени.

Ничего не меняется в этом мире. Богатые по-прежнему снимают сливки, а бедным достаются все шишки.

Моул в Управлении охраны окружающей среды

Июль 1989 г.

Понедельник, 10 июля

Сегодня мистер Браун вызвал меня к себе в кабинет, но попал я к нему не сразу, пришлось дожидаться в маленькой приемной. Я отметил, что Браун плохо ухаживал за своим каучуконосом и тот засох. Вид несчастного погибшего растения возмутил меня до глубины души. Я достал из кармана перочинный нож и отрезал все увядшие листья, в результате в горшке остался лишь коричневый потрескавшийся ствол.

– Ко мне! – раздался рык Брауна.

Я вошел в кабинет, хотя собачья команда резанула мне ухо. Браун смотрел в окно, перебирая мелочь в кармане. По крайней мере, я так думаю, что он перебирал мелочь; альтернативная интерпретация этого жеста просто в голове не укладывается. Браун обернулся и свирепо воззрился на меня:

– Я только что узнал некие тревожные факты, касающиеся вас, Моул.

– Меня?

– Именно, – ехидным тоном подтвердил Браун. – Речь идет о ваших предосудительных привычках в отношении пользования уборной. Что вы можете сообщить по этому поводу, Моул?

Хорошенько подумав, я ответил:

– Ничего, сэр. Но если вы о той луже на полу, что образовалась в прошлую пятницу, так это случилось, когда я...

– Не на работе, дома! – резко перебил он.

Я припомнил наш домашний туалет. Но я пользуюсь им, как все мужчины! Или нет? Неужто я совершаю нечто невообразимое, сам того не сознавая? Но если я не сознаю, то откуда Брауну знать?

– Подумайте, Моул. Что у вас за сиденье на унитазе? Говорят, вы хвастались им в буфете.

Я послушно задумался о сиденье, установленном на нашем унитазе.

– Опишите вышеупомянутое сиденье, Моул.

Я нервно теребил перочинный нож. Браун определенно свихнулся. Всем известно, что он бродит ночами по набережным, выискивает ежиков и нашептывает им всякие ласковые слова.

– Хорошо, сэр, – начал я, незаметно пятясь к двери. – Оно деревянное, красновато-коричневое, с медными штырями...

– Ага, красновато-коричневое дерево! – заорал Браун. – Красное дерево! Вы вандал, Моул, враг жизни на земле! Считайте, что вы получили предупреждение об увольнении! Красное дерево относится к самых ценным и редким породам, а вы продолжаете уничтожать его, ублажая свое тщеславие и сластолюбие.

Вторник, 11 июля

Вечером мы с Пандорой глубоко и всесторонне обсудили проблему сиденья для унитаза из красного дерева. Дискуссия закончилась тем, что Пандора с грохотом опустила сиденье и заявила:

– А мне оно нравится, оно теплое и удобное, и я его не уберу!

Я начал проглядывать объявления о найме в "Индепендент".

Среда, 12 июля

Браун разослал приказ по всем отделам, запрещающий использовать в здании какие-либо аэрозоли. Завтра будет проведена выборочная проверка. Машинистки насупились и грозят бунтом.

Четверг, 13 июля

Весь день разыгрывались драматические сцены: сотрудники отчаянно цеплялись за дезодоранты и банки с лаком, которые у них безжалостно изымали. В четыре часа Браун протрубил победу. В конце рабочего дня из здания высыпала толпа потных людей с обвисшими волосами. Некоторые грозили кулаками небесам и кляли озоновый слой либо его отсутствие. Кто что.

Пятница, 14 июля

День взятия Бастилии.

А теперь у уборщиц начались проблемы! Говорят, Браун прицепил к каждому ведру записку с требованием избавиться от всех химических средств. Миссис Спрогетт, которая убирает у нас в офисе, страшно разобиделась:

– Он хочет вернуться в неандертальские времена, когда пользовались только содой!

Я попытался объяснить бедной женщине ситуацию, но она перебила:

– Да какой, к черту, озоновый слой? Мы же под крышей!

Суббота, 15 июля

Сегодня утром я совершил открытие, потрясшее меня до глубины души. Оказывается, наше сиденье из так называемого красного дерева сделано из опилок! Позвонил в салон сантехники и сообщил, что они нарушили закон об аттестации товаров. И потребовал, чтобы вернули деньги – полную стоимость сиденья.

Понедельник, 17 июля

Отправился к Брауну, дабы ознакомить его с последними новостями о нашем сиденье для унитаза, но начальника не было на месте. Его отстранили от работы с сохранением зарплаты до тех пор, пока не завершится расследование по поводу умышленной халатности и жестокости по отношению к каучуконосу.

Адриан Моул и мелкие амфибии

Понедельник, 17 июля 1989 г.

Только что мне на работу позвонил отец. Он подозревает, что у матери роман с постояльцем, Мартином Маффетом. Я спросил, есть ли у него доказательства.

– Сегодня утром я застал твою мать в постели с Маффетом, – заявил отец.

Мать утверждает, что якобы проверяла "теплоемкость одеяла" Маффета. Неужто родители никогда не оставят меня в покое со своими бесконечными семейными дрязгами? Написал письмо матери, напомнив о ее родительских обязанностях.

Оксфорд,

Понедельник, 17 июля

Мама,

Сегодня в 11 утра мне позвонил отец, пребывавший в некотором расстройстве чувств. Он стал невольным свидетелем возмутительного зрелища: ты и Мартин Маффет бок о бок в постели последнего. Твои объяснения о "проверке теплоемкости" представляются, по крайней мере на поверхностный взгляд, несколько надуманными. (Особенно если учесть, что такой жары, как сейчас, не было с 1976 года. Прошлой ночью термометр показывал 93circ по Фаренгейту, или 34circ по Цельсию, я был вынужден спать без пижамы.)

Живя дома, я постоянно жаловался на мое тонкое одеяло. Однако ты ни разу не забралась в мою постель, дабы изучить факты на месте. Посему мы с отцом убеждены, что твои отношения с Мартином Маффетом носят сексуальный характер. Хотя как ты могла допустить близость с человеком, который держит у изголовья кровати полное собрание сочинений Уилбура Смита, я понимать отказываюсь. (Кстати, ты так и не поблагодарила за томик "Писем" Кафки, посланный мною тебе на день рождения.) Надо ли напоминать, что ты воспитываешь невинного ребенка, а именно мою младшую сестру Рози? Домашние и интеллектуальные обязательства удерживают меня в Оксфорде, но как только я исполню свой долг здесь, немедленно поспешу к вам и приложу все усилия, дабы покончить с творящимся безобразием.

Настоятельно прошу тебя усмирить порывы страсти, столь не подобающие женщине в возрасте.

Твой сын Адриан.

P.S. Осмелюсь напомнить, что Маффету всего двадцать два, тебе же сорок пять.

Пятница, 21 июля

Получил ответ от матери.

Дорогой Адриан,

Не суйся в мои дела, ты, обормот напыщенный! Мы с Мартином любим друг друга.