Квартеронка - Сторінка 57

Как ни в чём не бывало стоял он вместе с остальными.

"Слава Богу, я не убил его! — мысленно воскликнул я. — Хоть за это не придётся быть в ответе!"

К тому времени подоспели остальные ялики и пироги, за исключением лодки с беглым темнокожим и Авророй, и все высадились. На берегу собралось человек тридцать или сорок взрослых мужчин и подростков. Большинство были вооружены пистолетами или винчестерами и на фоне тёмной зелени леса представляли довольно живописную группу. Но в ту минуту я не склонен был любоваться картинами такого рода.

Меня высадили и под надзором двух вооружённых конвоиров, из которых один шагал впереди, а другой — сзади, повели куда-то. Толпа повалила за нами; кто забежал вперёд, кто отстал, а мальчишки и кое-кто из мужчин шли рядом и глумились надо мной.

Я не стерпел бы подобного издевательства, но понимал, что, дав волю своему гневу, ничего этим не достигну, разве только доставлю лишнее удовольствие моим мучителям. Поэтому я упорно молчал и старался глядеть в сторону или в землю.

Мы шли быстро, насколько позволял густой кустарник, через который приходилось продираться окружавшей меня толпе, и я был рад этому. Я полагал, что меня ведут к какому-нибудь должностному лицу или мировому судье, как их здесь обычно называют. Во всяком случае, под стражей закона и его блюстителей я буду ограждён от издевательств и оскорблений, которые градом сыпались на меня со всех сторон. Единственное, чего мне не пришлось испытать, — это побоев, хотя среди моего эскорта находились и такие, которые не прочь были бы пустить в ход кулаки.

Но вот лес поредел, между стволами засинело небо. Я решил, что мы каким-то ближним путём дошли до лесосеки. Но я ошибся, ибо несколько мгновений спустя мы выбрались на поляну. Снова эта поляна!

Здесь шествие остановилось, и в ярком сиянии солнечных лучей мне представилась возможность разглядеть моих мучителей. С первого же взгляда я понял, что попал в руки разнузданного сброда.

Тут был Гайар собственной персоной со своим надсмотрщиком, работорговцем и негодяем Ларкином.

С ними пришли человек пять или шесть креолов-французов из собственников победнее — владельцы двух-трёх ткацких станков — и мелкие плантаторы. В остальном же здесь собрались одни отбросы общества — пьяные лодочники, которых я часто видел ораторствующими у бакалейной лавочки, местные буяны и отъявленные головорезы. И ни одного мало-мальски уважаемого землевладельца, ни одного уважаемого человека!

Но почему мы остановились на поляне? Я торопился поскорее попасть к судье и возмутился задержкой.

— Почему мы стали здесь? — раздражённо осведомился я.

— Потише, мистер! Больно уж ты прыток! — ответили мне из толпы. — Не торопись, скоро всё узнаешь.

— Я протестую и требую, чтобы меня немедленно отвели к судье! — продолжал я возмущённо.

— Не бойся, отведут! Идти недалеко: судья-то — он здесь!

— Кто? Где? — спросил я, оглядываясь и полагая, что судья в самом деле находится в толпе.

Я слышал о дровосеках, исполняющих обязанности мировых судей, даже сам встречался с одним таким судьёй, и теперь, обводя взглядом грубые лица, надеялся найти среди них представителя закона.

— Где же судья? — повторил я.

— Тут, тут, не беспокойся! — ответил один.

— Где судья? — гаркнул другой.

— Судья! Куда ты запропастился? Судья! — закричал третий, словно обращаясь к кому-то в толпе. — Валяй сюда, ваша милость! Прошу покорно, тут вас желают видеть!

Сначала я подумал, что он говорит всерьёз и что в толпе действительно стоит судья.

Единственное, что меня поразило, — это слишком вольное обращение с представителем закона.

Но моё заблуждение длилось недолго, ибо в то же мгновение ко мне почти вплотную подскочил перевязанный и перепачканный тиной Рафьен и, пронзив меня взглядом своих злых, налитых кровью глаз, пригнулся к самому моему лицу и прошипел:

— Неужто, пускаясь воровать темнокожих, мистер никогда не слыхал о судье Линче?

Кровь застыла у меня в жилах. Только теперь я понял страшную правду: меня собираются линчевать!

Глава LXXVII. ПРИГОВОР СУДЬИ ЛИНЧА

У меня и раньше мелькало подобное подозрение. Я вспомнил, как мне крикнули из лодки: "Вы ответите нам! Мы здесь закон!" Я слышал какие-то загадочные обрывки фраз, пока мы шли лесом, а когда мы выбрались на поляну, обратил внимание на то, что все обогнавшие нас чего-то ждали, но я не мог понять причины этой остановки.

Теперь я увидел, что мужчины отошли в сторону и стали в круг; их торжественный вид указывал на то, что они готовятся к какому-то важному делу. Возле меня остались одни только подростки да темнокожие, ибо и темнокожие участвовали в моей поимке. Рафьен же подошёл ко мне, желая, очевидно, насладиться местью и помучить меня.

Всё это пробудило во мне страшные подозрения, которые были сначала только подозрениями. Я даже намеренно гнал прочь подобные мысли; мне представлялось, что если я стану думать об этом, то непременно накликаю на себя беду. Но теперь это уже были не подозрения — это была уверенность. Они линчуют меня!

Многозначительный и ехидный вопрос Рафьена о судье Линче был встречен дружным взрывом смеха собравшихся возле меня подростков. И Рафьен продолжал:

— Нет, видно, ты не слышал о таком судье — ведь ты приезжий, англичанин. А среди ваших париков такого нет. Он-то уж не станет тебя мариновать двадцать лет под следствием. Нет, лопни мои глаза! Живо рассудит. Оглянуться не успеешь!

Не довольствуясь словами, этот мерзавец сопровождал свою речь издевательскими ужимками и жестами, к вящему удовольствию нетребовательной аудитории, которая буквально покатывалась со смеху.

Если бы меня не связали, я кинулся бы на него, но, даже связанный и даже зная, с каким грубым человеком я имею дело, я не удержался от искушения и крикнул ему:

— Ты не посмел бы так глумиться надо мной, негодяй, если б у меня не были скручены руки! А пока что не мне досталось, а тебе! На всю жизнь останешься калекой! Впрочем, что за беда: стрелок ты всё равно неважный.

Слова мои привели Рафьена в ярость, тем более что мальчишки принялись теперь хохотать уже над ним. Было бы несправедливо назвать их всех испорченными вконец. В их глазах я был аболиционистом и, по их понятиям, просто воровал темнокожих, а пример и прямое поощрение старших пробуждали в них самые тёмные инстинкты. Однако в основе своей это были незлые ребята. Простые мальчуганы, выросшие в лесной глуши, они оценили смелость моего ответа и больше уже не насмехались надо мной.

Иное дело Рафьен. Он разразился потоком ругательств и угроз и уже потянулся было, чтобы схватить меня здоровой рукой за горло, но тут его позвали на совет, и, помахав несколько раз кулаком перед моим носом и выругавшись на прощанье, он оставил меня в покое.

Несколько минут я провёл в томительном ожидании. Я не знал ни того, что обсуждает толпа, ни того, что собираются со мной сделать, одно только было мне ясно — к судье меня не поведут. Из долетавших до меня обрывков фраз, как, например: "Выпороть его, подлеца!", "Обвалять в дёгте и перьях!", я понял, какое наказание меня ждёт. Но, вслушавшись внимательно, я убедился, что очень многие из моих судей считают эту кару ещё чересчур мягкой. Некоторые прямо утверждали, что за нарушение закона я должен поплатиться жизнью.

На эту точку зрения стало большинство, и они призвали Рафьена себе на подмогу.

Постепенно мною начал овладевать страх, вернее — ужас, который достиг предела, когда я увидел, как кольцо мужчин разомкнулось и двое из них, взяв верёвку, подошли к стираксовому дереву, росшему на краю поляны, и перекинули конец через толстый сук.

Судебное разбирательство кончилось, теперь оставалось вынести приговор. Даже у судьи Линча была своя процедура.

Когда верёвку закрепили, один из мужчин — это был работорговец — подошёл ко мне и в подражание судье огласил обвинение и приговор.

Я нарушил закон, совершив два тягчайших преступления: украл двух рабов и покушался на жизнь своего ближнего. Присяжные в числе двенадцати человек, рассмотрев обвинение, признали меня виновным и приговаривают меня к смерти через повешение. Он даже в точности повторил принятую в судопроизводстве формулу: меня "повесят за шею, пока я не буду мёртв — мёртв!"

Вы сочтёте мой рассказ преувеличенным, даже невероятным. Вы подумаете, что я шучу. Вы не поверите, что подобное беззаконие может твориться в христианской — в цивилизованной — стране. Вы решите, что люди эти просто хотели подшутить надо мной и что у них и в мыслях не было меня вешать.

Ваше право сомневаться, но клянусь, что таково действительно было их намерение, и тогда я был так же убеждён в том, что они меня повесят, как теперь убеждён в том, что остался жив.

Хотите — верьте мне, хотите — нет, но не забывайте, что я был бы не первой жертвой суда Линча, и, слушая приговор, я хорошо помнил это. А кроме того, передо мной были такие вещественные доказательства, как верёвка, дерево и судьи, один вид которых мог бы убедить любого. Ни проблеска милосердия не отражалось на их лицах!

Не знаю, что я говорил и что делал в эту страшную минуту. Помню только, что негодование пересиливало страх, что я возмущался, угрожал, слал им проклятия, а мои беспощадные судьи лишь смеялись в ответ.

Приговор должен был быть с минуту на минуту приведён в исполнение, и меня уже потащили к дереву, как вдруг послышался топот копыт, и несколько мгновений спустя из леса выскочила группа всадников.

Глава LXXVIII. В РУКАХ ШЕРИФА

Первое, что мне бросилось в глаза, было спокойное, решительное лицо скакавшего впереди Рейгарта, и сердце у меня затрепетало от радости. За ним ехал окружной шериф в сопровождении отряда добровольной полиции — десятка полтора человек, среди которых были наиболее уважаемые местные землевладельцы. Они на всём скаку ворвались на лужайку, и эта спешка доказывала, что прибыли они сюда неспроста. Все они были вооружены винчестерами либо пистолетами.

Да, сердце моё затрепетало от радости. Настоящий преступник, стоя у подножия виселицы, не обрадовался бы гонцу, принёсшему ему весть о помиловании, больше, чем обрадовался я. В приехавших я сразу узнал друзей, на их лицах прочёл своё спасение. Поэтому я нимало не огорчился, когда шериф, спешившись, подошёл ко мне и, положив руку мне на плечо, объявил, что арестовывает меня "именем закона".